До 1917 года

«…Сопричислен будучи, 1774 года в 4-й день августа, графом Петром Ивановичем Паниным к секретной комиссии, отправленной из Петербурга в низовый край по случаю возникшего в оном возмущения, предложил я завести журнальную тетрадку, чтобы вносить в оную и записывать все те происшествия, кои могут мне встретиться в пути моем, как для памяти, так и для любопытства. Не имея возможности в скорой дороге завсегда возить с собой чернильницу и перья для записи, большею частью употреблял я на то карандаш, в записной моей книжке хранящийся; но как только где останавливались на обед, то старался записанное карандашом поновлять чернилами, что и продолжалось во все время бытия моего при комиссии…»

«Три брата Карины происходили из хорошего дворянского рода. Они получили смолоду хорошее образование и принадлежали к первой по времени категории светских юношей, принявших участие в литературном движении, которое заявило себя почти одновременно около эпохи восшествия на престол Екатерины II.

А) Александр Григорьевич Карин, старший из братьев, учился в московском университете в первые годы его существования (…), и был там товарищем Фон-Визина, с которым был он потом приятелем (…). Новиков говорит, что Карин знал хорошо некоторые иностранные языки, имел отличную библиотеку и был большой любитель литературы, и что мелкие его стихотворения печатались в журналах…»

«Период VI. Возвращение в Новоспасское. – Поездка в Москву и Петербург. – Женитьба. – Первое представление оперы. 1834-1836 гг. «По возвращении в Новоспасское, я подал прошение о паспорте за границу и получил его в августе. Мое намерение было ехать прямо в Берлин, чтобы видеть Марию, с семейством которой и с ней самой я был в постоянной переписке. Матушка уехала в Петербург с сестрой Елизаветой Ивановной, получив известие об опасной болезни брата Евгения Ивановича, который находился тогда в Артиллерийском училище. Сестра Наталья Ивановна попросила меня довести Луизу до Берлина, на что я охотно согласился…»

«Есть политические убеждения, лишенные всякого основания, и логического и исторического, не выдерживающие ни малейшей беспристрастной критики, и которые однако ж, тем не менее, продолжают существовать многие годы, передаются бессознательно из поколения в поколение и находят отголосок не только в публике профанов, но и в парламентах. К таким странным убеждениям можно причислить возгласы о несчастии жителей бывшей Польши (разумея ее в границах XVIII века) не иметь более отечества и самостоятельного политического бытия. Позвольте, господа проникнутые этим убеждением, спросить вас, во-1-х, что такое, по вашему мнению, было отечеством этих жителей? И во 2-х, когда они наслаждались самостоятельным существованием как отдельный целый народ? По истории известно, что экс-королевство польское было составлено из разных народов, бывших постоянно в нравственном между собою разъединении, которое всегда намеренно поддерживалось разными правительствами, не имевшими между собой ничего общего...»

«1700-го года, мая в 11-й день, Великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич, всея великия и малыя и белыя России самодержец. По сему вышеписанному челобитью Сенофанту Алымову на Григория Батурина в безчестии, что он, Григорей, говорил ему, что он смотрит на него зверообразно, - отказать; да и впредь буде кто на кого в таких или в иных к тому принятых не дельных итех (…) учнуть великому государю бить челом в приказех судьям отказать и челобитья не принимать и никого не допрашивать...»

«Старинный петровский ботик, носящий почетное название Дедушка русского флота, представляет один из   драгоценнейших исторических памятников. Его уважают как святыню и оказывают почести как живому существу. Начало такого благоговейного почитания ботика положено самим великим царем, который чтил в нем предмет, бывший ближайшим поводом к созданию русского флота.

Потешные плавания Петра, начавшиеся на Яузе, на ботике «Дедушке», постепенно принимая более и более серьезное направление, быстро от Яузы перешагнули к океану, а потомство ботика, разросшееся в сильные флоты, приобрело для России на севере и на юге значительные пространства морских берегов и своими боевыми подвигами успело заслужить уважение лучших тогдашних флотов

Петр чествовал свой ботик, как одного из достойнейших своих сотрудников; в нем он как бы олицетворял великую идею создания флота и, с другой стороны, почестями, отдаваемыми ботику «дед» выражал свою признательность заслугам славных внуков

Преемники великого царя относились к ботику с таким же уважением, и если по какому-нибудь важному случаю ему приходилось показываться перед народом, то явление это всегда было торжественно и сопровождалось почти царственными почестями…»

«Не только каждая национальность, а каждая страна, каждый закоулок имеют свои симпатии и антипатии, у каждого из них есть свои герои, свои мученики, свои предатели. Имена таких лиц долго живут среди народа, - и счастливо то население, которое не переживает памяти об этих людях. К числу своих героев-мучеников донской народ до сих пор причисляет Василия Дмитриевича Сухорукова, память о котором сохранилась на  всем протяжении Донской области. Имя его до сих пор с благоговением произносят в донских палатах и хижинах. Эта личность, обязанная своей известностью единственно своему светлому уму, прекрасному образованию и постоянному труду, испытала много горя, в котором и сошла в могилу…»

«11 января 1870 года, 6 ½ часов утра, после продолжительной и тяжкой болезни скончался на 70-м году от роду, один из достойных русских литераторов, преданный науке, как науке и искусству, как искусству, Александр Фомич Вельтман. Он принадлежал к числу тех московских типических тружеников, которые работают с утра до вечера в своем кабинете, никуда и никогда почти не выходят из дома, кроме случайных необходимостей, не знают никаких в свете удовольствий и всецело преданы своему делу. Подражателей им желать бесполезно, ибо могут ли найтиться охотники корпеть над письменным столом или за книгами, часов по 15-ти в день, но нельзя не воздать им должной дани уважения, даже мимо содержания их деятельности…»

«Александр Николаевич Неустроев передал в распоряжение редакции «Русской старины» записку из дела о бывшем новгородском гражданском губернаторе, действительном статском советнике Жеребцове, преданном суду, по высочайшему повелению, за беспорядки и неправильности по делу «Об убийстве домоправительницы графа Аракчеева, Шумской». Записка эта печатная, в лист, и заключает в себе 85 страниц, составлена она была для членов общего собрания сената при суждении дела Жеребцова.

Сообразно цели, для которой составлена, записка содержит: повод послуживший преданию суду Жеребцова, развитие этих оснований по пунктам обвинения, подкрепленное извлечением из дела, ответы Жеребцова, а также справки из дела об убийстве Шумской и других производств, изложение  некоторых документов, на которые ссылался подсудимый, и мнения сенаторов о вине Жеребцова…»

«Родился я в 1792 году с 25-го на 25-е октября в ночи. Родитель мой был священником при бедной церкви в селе Тарасове Рязанской губернии, а мать моя была из дворянского дома. ПО крайней ограниченности средств, приобретенных должностью при церкви, для содержания семейства, отец мой занимался сам земледелием и тем с большей охотой, что особенно любил сельское хозяйство. Это составляло единственный способ к возможному содержанию большого его семейства…»