До 1917 года

«Трудно предполагать, чтобы кому-нибудь из читателей «Русск. Стар.» не было известно имя Степ. Ив. Шешковского, начальника Тайной Канцелярии в 1780 – 1790 гг. Вот отрывок из заметки о нем почти современника его, П.А. Радищева, сына известного автора «Путешествия из Петербурга в Москву».

«Низкий происхождением, воспитанием и душевными качествами, Шешковский был грозою столицы. Ему была препоручена Тайная Канцелярия и этот Великий Инквизитор России исполнял свою должность с ужасной аккуратностью и суровостью. Он действовал с отвратительным самовластием и суровостью, без малейшего снисхождения и сострадания. Шешковский сам хвалился, что знает средства вынуждать признания; а именно: он начинал тем, что допрашиваемое лицо хватит палкой подсамый подбородок, так что зубы затрещат, а иногда и выскакивают…»

«… Брат окончил свои записки 1854 годом, приездом своим в Царское, а умер он в 1857 г. Я хочу, насколько память моя и письма брата позволят, пополнить этот пробел и сообщить о нем все, что я знаю, не только как о композиторе, но как о человеке.

Жилось нам в Царском Селе летом в 1854 г. хорошо, брат был здоров, доволен. Обыкновенно день его был расположен следующим образом: вставал он довольно рано и исписывал мелким шрифтом целый лист своих записок; часов в 10 приходил к чаю и прочитывал мне написанное им в то утро; поговоря немного, мы уходили на балкон. Иногда он писал что-нибудь (все лето он решительно ничего не сочинил, но наоркестровал несколько пьес), а чаще читал один, или я ему читала громко. Для отдыха он валялся или занимался с девочкой моей, его крестницей (которую он очень любил), на ковре, разостланном тут же на балконе, и когда бывало принесут им еще котенка, то он оставался очень доволен…»

«В декабре месяце 1854 года, вместо князя Михаила Сергеевича Воронцова наместником кавказского края и главнокомандующим отдельным кавказским корпусом назначен был генерал от инфантерии, генерал-адъютант Николай Николаевич Муравьев, командовавший до того войсками гренадерского корпуса.

По осмотре кубанской линии, главнокомандующий прибыл на левый фланг в исходе января месяца 1855 г. Генерал-майор Яков Петрович Бакланов, по званию начальника кавалерии, выехал к нему навстречу с донским казачьим полком и встретил поезд на пути из крепости Воздвиженской в Грозную, около Ермоловского кургана, со всеми военными почестями…»

«Письмо императора Николая I к гр. Витгенштейну. 15 декабря 1825 года.

Граф Петр Христианович. Вам известна непоколебимая воля Брата Моего Константина Павловича, исполняя которую, Я вступил на Престол с пролитием крови Моих подданных; вы поймете, что во Мне происходить должно и верно будете жалеть обо Мне.

Что здесь было – есть тоже, что у вас готовилось, и что, надеюсь, с помощью Божией, вы верно помешали выполнить. С нетерпением жду от вас известий насчет того, что г. Чернышев вам сообщил; здесь открытия наши весьма важны и все почти виновные в моих руках; все подтвердилось по смыслу тех сведений, которые Мы и от г. Дибича получили.

Я в полной надежде на Бога, что сие зло истребится до своего основания.

Гвардия себя показала, как достойно памяти ее покойного Благодетеля.

Теперь Бог с вами, любезный Граф. Моя доверенность и уважение вам давно известны и Я их от искреннего сердца здесь повторяю вам искренний Николай.

С. П. Б. 15 декабря 1825 года».

«Предложения бывшего в санктпетербургском губернском правлении председательствующего генерал-аншефа Архарова.

1. 19 ноября 1796 г. Его и. в. высочайше поветь соизволил, чтобы никто не имел за своими экипажами слуг, одетых в гусарское, или под другим названием платье, кроме ливрей каждому классу приличной, а потому тотчас учинить об оном предписание во все части сей столицы, дабы объявлено было обывателям, с надлежащими в том подписками, наблюдая наитщательнейше, чтобы объявленное высочайшее повеление исполнено было во всей точности с нынешнего дня…»

«Близ Засховия, 9-го июня [1790 года]. Я, мой друг, слава Богу, здоров. Здесь было дело с нашим авангардом; но меня тут не было. Это письмо должен я послать через Киев, ибо туда ездят курьеры. Детям благословение. Верный друг Михайла Г. Кутузов.

12 декабря [1790 года] в Измаиле. Любезный друг мой, Катерина Ильинишна. Я слава Богу здоров и вчерась к тебе писал с Луценковым, что я не ранен и Бог знает как. Век не увижу такого дела. Волосы дыбом становятся. Вчерашний день до вечера был я очень весел, видя себя живого и такой страшной город в наших руках, а ввечеру приехал домой, как в пустыню. Иван Ст. и Глебов, которые у меня жили, убиты, кого в лагере ни спрошу, либо умер, либо умирает. Сердце у меня облилось кровью, и залился слезами. Целый вечер был один, к тому же столько хлопот, что за ранеными посмотреть не могу; надобно в порядок привесть город, в котором однех турецких тел больше 15 тысяч. Полно говорить о печальном. Как бы с тобою видеться, мой друг; на этих днях увижу что можно, мне к тебе или тебе ко мне…»

«Из бумаг, собранных мною по истории пугачевщины несколько лет тому назад были напечатаны в Записках Академии Наук 1) бумаги Кара и Бибикова, и 2) часть переписки императрицы Екатерины II с графом П.И. Паниным. Малое распространение академического издания было причиной, что большая часть лиц, которые после того писали об этой эпохе, не воспользовались помянутыми документами. Содержание их не было принято к сведению даже при втором издании «Записок о жизни и службе А.И. Бибикова», появившемся в Москве в 1865 году…»

«В исторической жизни России, в период юношеского ее роста, был болезненный перелом, который угрожал действительной опасностью не только всем ее будущим судьбам, но и самому ее существованию: не успев еще окрепнуть, она была постигнута, сперва удельным раздроблениям, потом татарским погромом, и пришла в такой упадок сил, что распалась на две части, на восточную и западную. Из западной ее половины образовалось особое Литовско-русское государство, которое, вследствие брачного союза литовско-русского государя с наследницей государства польского, соединилось с Польшей, в начале как равное с равным, на правах взаимной независимости, под одной лишь верховной властью, а наконец, после постепенного окатоличения и ополячения высших слоев литовско-русского народа, князей и бояр, вошло в состав ее...»

«Милостивый государь мой Осип Степанович! Долго умедлил я ответом на письма ваши, но по стечению обстоятельств вышло, что может быть и хорошо, что вы без отповеди моей оставались, ибо, между тем, подоспело отношение ко мне графа Ильи Андреевича и я имел случай условиться с князем Алексеем Борисовичем о том, какое наиприличнее сделать употребление из капитала, графом Ильей Андреевичем предназначаемого. Прилагаемое при сем в копии письмо мое к графу Илье Андреевичу, известит вас о сем обстоятельстве, и теперь остается ему только решиться привести все в действие, а вам сему доброму делу споспешествовать; но пожалуйста не потеряйте из виду того правила, что ежели делать что-нибудь, то чтоб было сие действительно достойно и великого имени, коему памятник сей созидается и соответственно состоянию графа Ильи Андреевича, или же чтоб ничего уже предпринимаемо не было…»

«26 августа (6 сентября) 1797 года. Король польский покорнейше просит господина Валуева, сообщить ему:

1. Где будет праздноваться Александров день, в Петербурге или в Гатчине?

2. В котором часу следует там быть?

3. Если праздник в Гатчине, то не следует ли приехать туда накануне в субботу вечером?

4. Какое место предназначено мне в шествии кавалеров и во времени всей церемонии?

5. Какую разницу следует мне предписать портному на счет формы, длины и подкладки мантии, для отличия от других кавалеров?

Покорнейше прошу господина Валуева не сетовать на все эти вопросы; они происходят единственно из желания моего избежать всего, что могло бы не соответствовать желанию государя императора, без сомнения, точно также не пожелающего, чтобы в совершении этой церемонии было бы отступление от почета, который ему угодно было предоставить во всех случаях моему званию

Господин Валуев не усумнится в искренних чувствах уважающего его С. А. П.»